Взгляд из Грузии

Официальная грузинская позиция исходит из того, что Абхазия юридически представляет собой часть Грузии и имеет в ее пределах автономный статус. Легитимность этой позиции отчасти основана на советской конституции, согласно которой Абхазская АССР являлась частью Грузинской ССР. Как одно из государств-правопреемников СССР, Грузия была признана международным сообществом в ее советских границах. В то время как эта правовая реальность определяет международное восприятие грузино-абхазского конфликта, она недостаточна для собственно конфликтующих сторон, поскольку ни та, ни другая из них полностью не признала легитимность советской институциональной структуры. Источником легитимности нынешнего Грузинского государства служит независимая Грузинская Демократическая Республика 1918-21 гг., которая была признана рядом западных держав и коммунистической Россией. Абхазия входила в это государство, причем конституция Грузии 1921 г. предусматривала для нее автономный статус. С этой точки зрения, в 1991 г. независимость Грузии была скорее восстановлена, чем установлена заново, поскольку аннексия Грузии в 1921 г. коммунистической Россией рассматривается грузинами как акт военной агрессии.

Это важно, поскольку претензии абхазов на независимость отчасти основываются на том, что статус Абхазии в пределах Грузии был результатом произвольного решения, вынесенного в 1931 г. Иосифом Сталиным, этническим грузином, и, следовательно, может расцениваться как акт грузинской агрессии. Грузины настаивают на том, что в советское время Абхазия никогда не была полностью отделена от Грузии (признавая при этом, что решение 1931 г. явилось понижением статуса Абхазии), и что так как все изменения статуса и этнической демографии Абхазии осуществлялись иностранной оккупационной державой, Грузия не может быть за них в ответе.

Грузия обосновывала ввод своих войск в Абхазию в августе 1992 г. потребностью охраны путей сообщения в ходе конфликта между новым правительством Шеварднадзе и сторонниками недавно смещенного президента Гамсахурдиа. Она утверждает, что попытки "агрессивных абхазских сепаратистов" сорвать эту операцию привели к войне, но поскольку политический конфликт с Сухуми уже существовал, разумно предположить, что целью вступления грузинских войск в Абхазию было "решение" абхазского вопроса. Формально грузинская оценка данного эпизода не изменилась, но грузинские лидеры, включая президента Шеварднадзе, в последнее время признают частичную ответственность за войну. Львиная доля вины, однако, возложена на Тенгиза Китовани, тогдашнего лидера Национальной гвардии. Согласно этой позиции, своими действиями в Абхазии он бросил вызов политическим властям и вынудил Шеварднадзе принять войну как свершившийся факт.

Хотя правительство Грузии не признает правительства Ардзинбы из-за конфликта и этнической чистки, в результате которой почти все этнические грузины были изгнаны из Абхазии, оно констатирует, что Ардзинба - единственный возможный партнер за столом переговоров. Из двух главных проблем, по которым предстоит найти решение - политического статуса Абхазии и возвращения беженцев - Грузия отдает приоритет последней.

Проблема беженцев

Возвращение беженцев - более неотложная проблема. Их продолжающиеся страдания потенциально представляют собой фактор дестабилизации Грузии. В то время как грузинские и абхазские позиции по статусу далеко отстоят друг от друга, возвращение беженцев, по крайней мере в Гальский район, представляется реалистической целью. Имеется также очевидное стратегическое соображение. Если все или большинство беженцев возвратятся, они по численности превзойдут абхазов, и сепаратистское правительство будет обладать еще меньшей легитимностью, чтобы выступать от имени всего населения Абхазии, когда будет решаться вопрос о статусе. Именно поэтому сухумское правительство так не хочет принимать беженцев. Перспектива массового возвращения также влияет на опасения абхазов за свою культурную и экономическую безопасность, особенно за пределами Гальского района, где довоенное население было смешанным и горькая память о жестоких боях делает совместную жизнь в будущем особенно проблематичной. Грузинское правительство настаивает на том, чтобы возвращающимся были предоставлены действенные гарантии безопасности, и необходимость этого подчеркивается военными действиями, вспыхнувшими в мае 1998 г. На практике обеспечивать безопасность придется неабхазским силам, но до настоящего времени абхазы находят это недопустимым. Решение правительства Ардзинбы начать возвращение беженцев в Гальский район в одностороннем порядке с 1 марта 1999 г. было отклонено грузинским правительством как пропаганда. До настоящего времени большинство беженцев не приняло предложения о возвращении из-за недостаточных гарантий безопасности, продолжающихся преследований со стороны абхазской милиции и нежелания принимать абхазское гражданство.

Вопрос о статусе

Главной уступкой Грузии по вопросу статуса явилось признание федеративного решения проблемы. Хотя детали могут меняться по ходу переговоров, итоговое грузинское предложение сводится к тому, что Абхазия должна иметь автономные права в пределах федеративной (вероятно, асимметричной) структуры при сохранении основных правительственных функций, которые выполняются центром в большинстве федераций. Это противоречит абхазским предложениям о том, чтобы федерация (или конфедерация) была настолько рыхлой, что это сделает идею общего государства для грузин лишенной всякого смысла. Однако никакой дискуссии по существу вопроса о характере федеративного (или конфедеративного) решения, которое могло бы быть проведено в жизнь, так никогда и не проводилось (по крайней мере публично). Причиной тому, возможно, является недостаток политической воли изменить ситуацию или же вера в то, что игра с такими терминами, как "федерация" или "конфедерация" со временем даст какие-то преимущества..

Военно-экономическое давление

По окончании войны грузинское руководство неоднократно выражало свою приверженность мирному, согласованному решению, и продолжало вести эту линию посредством переговоров при посредничестве ООН и России, как и посредством двусторонних переговоров. Несмотря на высказывания Шеварднадзе о том, что он не исключает применения силы в случае политического провала, на встрече между Шеварднадзе и Ардзинбой в Тбилиси в августе 1997 г. было принято обязательство не применять силу, и с тех пор правительство Грузии воздерживалось от какой-либо новой угрозы силой. Однако в южной Абхазии развернулось грузинское партизанское движение. Несмотря на постоянные обвинения в том, что правительство Грузии поддерживает партизан, представители как правительства, так и партизан отрицают любую связь между собой. Правительство не осудило партизан, но говорило, что их действия являются законной реакцией отчаявшихся людей. В результате майских событий 1998 г. и последующих переговоров с августа по октябрь того же года, правительство Грузии предприняло более активные шаги в "борьбе с терроризмом" в Абхазии. Некоторые комментаторы увидели в этом косвенное признание того, что в прошлом оно оказывало поддержку партизанскому движению. Частая критика грузинского правительства за "преследование грузинских партизан", высказываемая защитниками более жесткой линии, однако, говорит о том, что грузинское правительство больше не использует партизан для приобретения политических выгод.

Какова бы ни была реальная причастность грузинского правительства к партизанскому движению, представляется ясным, что новая военная кампания не считается реалистическим вариантом действий в обозримом будущем. Существует широкое понимание того, что новая война подорвала бы перспективы экономического развития Грузии и имела бы пагубные последствия для международного положения страны, особенно после вступления в Совет Европы. В отсутствие военного варианта, экономическое давление и международная изоляция сухумского правительства представляют собой главные рычаги, находящиеся в распоряжении Грузии. Правительство Грузии требует применения экономических санкций против Абхазии, введенных СНГ по настоянию Грузии. Некоторые голоса в Грузии выступают против этих санкций, говоря, что правительство не должно приносить лишения собственным гражданам. Власти, по-видимому, не прочь отменить их - но только в ответ на уступки абхазской стороны по проблеме беженцев. Для достижения такой договоренности (к чему стороны были, по сообщениям, близки в октябре 1998 г.) Грузия будет не только применять экономические санкции в качестве "кнута", но и использовать совместные экономические проекты в качестве "пряника". .

Роль России

Грузинско-российские отношения составляют наиболее спорную часть проблемы. Никто в Грузии не сомневается в том, что Россия помогала абхазам в ходе войны и продолжает использовать конфликт как рычаг для влияния на Грузию. Доминирующая роль России как посредника безусловно истолковывается как вредная для грузинских интересов. В то же самое время правительство полагает, что исключать Россию из процесса урегулирования конфликта было бы контрпродуктивно, поскольку Россия все еще имеет средства дестабилизировать Грузию либо путем оказания более открытой поддержки абхазам, либо путем вмешательства в других регионах страны

С конца 1993 г. и до начала 1995 г. происходило сближение с Россией. Грузия явно рассчитывала заключить сделку, по которой она признавала военно-стратегическое доминирование России, длительное сохранение ее военных баз в Грузии и ее роль главного посредника в обмен на помощь в восстановлении контроля над Абхазией. Хотя Россия никогда официально не брала на себя этого обязательства, гарантии были, по сообщениям, даны. Грузинская сторона подразумевала это, разъясняя, что соглашение по военным базам вступит в силу только после того, как Грузия восстановит свою юрисдикцию над Абхазией.

С точки зрения Грузии, Россия не выполнила свою часть договоренности. Поэтому с 1995 г. политика Грузии начала меняться. Не отказываясь открыто от "стратегического партнерства" и не требуя на первых порах вывода миротворцев и закрытия военных баз, Грузия стала пользоваться их неопределенным статусом для давления на Россию в целях поддержки и осуществления экономических санкций против Абхазии. Грузинское правительство начало проводить стратегию усиления международного, а в особенности западного вовлечения в конфликт и замены российских миротворческих сил, которым оно не доверяет, международными силами. В 1997 г. Шеварднадзе высказался о желательности использования "боснийской модели" для урегулирования конфликта. Он предложил добиваться санкции Совета Безопасности на применение силы для достижения мирного урегулирования, как это имело место в Боснии, но при этом выступил против того, чтобы Грузия и Абхазия образовали два отдельных субъекта, объединенных по "боснийскому варианту".

Другие посредники

Еще одним внешним актором, вовлеченным в посредничество и представленным в регионе Миссией военных наблюдателей (МООННГ), а также специальным представителем Генерального секретаря, является ООН. Первоначально, грузинское правительство питало немалые надежды на то, что ООН будет играть решающую роль в урегулировании конфликта; ее фиаско в этом деле вызвало острую критику. Это фиаско можно объяснять, с одной стороны, нежеланием России уступить свою ведущую роль в конфликте, а с другой - недостаточной заинтересованностью крупнейших западных держав. По мере роста этой заинтересованности была создана группа "Друзей Грузии" в составе США, Великобритании, Германии, Франции и России, но ее попытка изменить формат переговоров, приняв на себя центральную роль, была сведена на нет ввиду очевидной абхазской и менее очевидной российской оппозиции. В самое последнее время и другие региональные страны (Турция и Греция) попытались сыграть более активную посредническую роль в сотрудничестве с ООН. Хотя эти инициативы не принесли существенных изменений, они приветствуются грузинским правительством как способ сбалансировать доминирующую роль России в конфликте и повысить шансы урегулирования в долгосрочной перспективе.

Приверженность задаче вернуть Абхазию

Каковы бы ни были сильные и слабые стороны официальной грузинской позиции, часто задают вопрос о том, насколько сильна приверженность Грузии задаче вернуть Абхазию. С учетом того, что война проиграна и шансы вновь завладеть этой территорией политическими или военными средствами в лучшем случае неясны, почему Грузия просто не признает сецессию или не заключит благовидную сделку, предусматривающую юридическую фикцию "общего государства" без фактического грузинского суверенитета? Упорство Грузии имеет несколько причин.

Пожалуй, самая главная причина грузинского упорства - это то, как грузины представляют себя как нацию. Нация определяет себя на фоне исторического опыта и политических возможностей сквозь призму представления о "стране", которого коллективно придерживаются индивиды, и того признания, которого они ожидают от "мира"..

Будучи построены и претворены в политические действия, такие "национальные проекты" демонстрируют удивительную устойчивость: их второстепенные детали могут быть предметом обсуждения, но сущность их меняется редко. Национальные проекты, построенные грузинами и абхазами в XIX и XX столетиях оказались в противоречии друг с другом. После распада Советского Союза это сделало конфликт, хотя и не обязательно кровопролитие, неизбежным. Грузины в подавляющем большинстве считают Абхазию законной частью своей страны, и попытки оторвать ее от Грузии связываются с (нео)имперским российским заговором, точно так же, как и абхазы считают эту грузинскую позицию проявлением "грузинского империализма"..

Абхазы - не единственное, и даже не самое большое этническое меньшинство в Грузии. В момент падения Советского Союза в Грузии было больше армян, азербайджанцев, русских и осетин, чем абхазов. Компактные группы в основном армян и азербайджанцев живут на границах соответственно с Арменией и Азербайджаном, в то время как в Аджарии большинство населения - этнические грузины-мусульмане. Если бы Грузинское государство признало легитимность сецессии Абхазии по этническому признаку, данный прецедент мог бы повести к дальнейшему распаду, подвергая опасности жизнеспособность Грузинского государства, которое и так оказалось слабым и уязвимым в первые годы независимости.

Многие грузины считают, что развязывание войны в Абхазии в 1992 г. было ошибкой, и некоторые из них стыдятся того, как грузинские войска (или слабо подверженные контролю ополченцы, стражавшиеся от имени Грузинского государства) там себя вели. Но немногие грузины, как бы либерально они ни были настроены, верят в то, что абхазские претензии сами по себе более справедливы, чем претензии Грузии; что абхазская стратегия изменения этнической демографии Абхазии посредством чистки от грузин приемлема; или что грузины не имеют права защищать то, что, как они верят, является их территорией. Даже те, кто готов признать сецессию Абхазии, сделали бы это скорее по прагматическим ("мы проиграли войну и должны примириться с последствиями"), чем по моральным мотивам ("абхазы правы, и мы должны признать это").

Имеются сильные прагматические основания для продолжения статус-кво. Далеко идущие и унизительные уступки абхазам были бы чрезвычайно непопулярны и подвергли бы опасности политическую стабильность в Грузии. Опросы показывают, что хотя отдача Абхазии была бы непопулярна и огромное большинство беженцев настаивает на возвращении, большинство людей полагает, что наиболее неотложной проблемой является экономика. Это может быть истолковано таким образом, что приверженность задаче вернуть Абхазию невелика, но может свидетельствовать и о том, что можно жить и без окончательного урегулирования абхазского вопроса.

Грузины пойдут на кардинальные уступки только в том случае, если альтернатива будет очевидно катастрофической. Но не вполне ясно, на кого работает время. С одной стороны, чем дольше Абхазия остается фактически независимой, тем больше укрепляется нынешний статус-кво и тем больше грузинских беженцев умрет, пустит корни на новом месте жительства или оставит надежду на возвращение. С другой стороны, правительство может доказывать, что его стратегия "ни мира, ни войны" приносит свои плоды. Вследствие международной изоляции и неясных перспектив на будущее, ситуация в Абхазии неуклонно ухудшается, и так будет продолжаться в условиях восстановления и дальнейшего развития экономики Грузии, что, по всей видимости, подтверждается политической стабилизацией и темпами экономического роста в этой стране. Западное влияние в регионе в целом возрастает, что влечет за собой ослабление доминирования России. Грузия надеется, что это означает изменение баланса сил в ее пользу. Если эта тенденция будет осознана, травма войны постепенно потеряет свою психологическую власть, и идея возвращения в состав Грузии вместо бесперспективной изоляции станет все более привлекательной для абхазского общества. В определенный момент, согласно этому рассуждению, абхазскому руководству придется пойти на компромисс.

Международный опыт убеждает обе стороны в обоснованности их нынешней тактики. Урок Югославии состоит в том, что ничего не изменится до тех пор, пока в дело не вмешаются США. Когда это случится, лидеры обеих сторон поймут, что политические издержки от недостижения урегулирования больше, чем издержки от непопулярных уступок. А на данном этапе выгодно упорствовать в проведении нынешней политики, не делать преждевременных шагов навстречу другой стороне, укреплять переговорную позицию (в том числе и военными средствами, если это уместно), искать новых союзников и рекламировать свою позицию на Западе. Окончательное урегулирование будет зависеть не столько от идей справедливости или от международного права, сколько от того, насколько прочной окажется линия прекращения огня и где лежит точка компромисса между требованиями сторон.

Перспективы перемен

Если не произойдет драматических изменений в международной обстановке, официальная позиция Грузии вряд ли изменится в обозримом будущем. Но сильное внутриполитическое давление может оказать свое воздействие.

Больше всего от политики "ни мирa, ни войны" теряют беженцы, и призывы к более жесткой линии исходят от них. Тамаз Надарейшвили, председатель "правительствa в изгнании" и наиболее активный представитель беженцев, критикует приверженность правительства переговорному процессу и открыто призывает к военному решению, решительно поддерживая партизанское движение. Он и другие лидеры беженцев призывают и к немедленному выводу КСПМ из Грузии. Не все беженцы доверяют Надарейшвили, и беженское сообщество раскололось, что, возможно, уменьшает его политическое влияние. Но не существует такой политически активной организации беженцев, которая поддерживала бы более "мягкую" позицию, и это оказывает влияние на политические дискуссии в Грузии в целом.

Хотя многие грузины признали бы военное решение законным в принципе, идея начать новую войну в отсутствие реальной армии едва ли популярна. Ввиду этого, Надарейшвили был вынужден изобрести туманный лозунг возвращения Абхазии "не войной, но силой". Некоторые националистические партии, возможно, cклоняются к военному решению, но оно слишком непопулярно, чтобы стать центральным пунктом их политических программ. Периодически беженцы организуют протесты в Тбилиси или в Зугдиди, но они не могут сдвинуть грузинское правительство с его общей позиции

Альтернативные предложения

В то время как правительство широко критикуется за провал его абхазской политики, сколько-нибудь серьезных альтернативных предложений, которые имели бы шанс быть принятыми, практически не было выдвинуто. Республиканская партия Ивлиана Хаиндравы выдвинула в 1997 г. предложение о территориальном разделении Абхазии, но оно не было встречено с энтузиазмом ни одной из сторон. Благодаря ряду встреч между НПО облегчился обмен информацией, были созданы форумы для диалога и налажены личные контакты, полезные для укрепления доверия в долгосрочной перспективе, но не возникло никаких альтернативных планов по разрешению конфликта.

Наиболее ободряющим последним признаком, возможно, являются более активные прямые переговоры между грузинскими и абхазскими лидерами. Интенсивный обмен делегациями между Тбилиси и Сухуми и серия взаимных визитов ответственных лиц высокого ранга Лордкипанидзе и Багапша с августа по октябрь 1998 г. породили ожидания перелома в вопросе возвращения беженцев. Соглашение не состоялось, так как не удалось решить проблему гарантий безопасности для возвращающихся. Однако это был, вероятно, первый случай, когда стороны вели переговоры всерьез вместо того, чтобы делать вид, что они ведут переговоры, на деле же стремясь заключить сделку с якобы всемогущими русскими. Хотя те, кто ожидал прорыва, были горько разочарованы, обе стороны, возможно, пришли к выводу, что их подлинный общий интерес состоит в том, чтобы не быть втянутыми в новую войну (майская катастрофа 1998 г. показала, насколько это возможно). Теперь, когда иллюзия "российского решения" вроде бы угасла, а другие мощные игроки (как, например, НАТО) действуют вяло и нерешительно, стороны могут научиться хотя бы самостоятельно регулировать конфликт, если не решить его окончательно.