Взгляд из Абхазии
Переговорный процесс, начавшийся еще в 1993 г., не смог разрешить грузино-абхазские противоречия, однако заморозил ситуацию в состоянии "ни войны, ни мира". Сегодня Абхазия и Грузия более далеки от политического соглашения, чем в апреле 1994 г., когда было подписано Заявление о мерах по политическому урегулированию грузино-абхазского конфликта и в качестве приложения к нему Четырехстороннее соглашение.
С самого начала переговорного процесса основными предметами обсуждения стали вопрос урегулирования государственно-правовых взаимоотношений между Абхазией и Грузией и проблема возвращения грузинских беженцев в Абхазию. Что касается первого вопроса, то принципы, лежащие в основе позиций двух сторон, диаметрально противоположны. Грузинская сторона считает Абхазию неотъемлемой частью Грузии, которая может рассчитывать лишь на статус автономной республики. С грузинской точки зрения, любое другое устройство могло бы привести к дальнейшему распаду грузинского государства, единство которого и так уже подорвано отсутствием контроля над Аджарией и Джавахетией, не говоря уже о Южной Осетии. Абхазская сторона, в свою очередь, полагает, что поскольку Абхазия была насильственно включена в состав Грузии сталинским режимом в 1931 г., то распад СССР и последующая отмена Грузией в одностороннем порядке правовых норм, связывавших две страны в одну республику, лишь подтвердили юридическое и моральное право Абхазии на независимость. Кроме того, абхазы считают, что война, развязанная Грузией в 1992 г., привела к фактической независимости Абхазии. С самого начала конфликта грузинская сторона заявила о нерушимости территориальной целостности бывшей Грузинской ССР и недопустимости любой внутренней реорганизации Грузии на федеративных принципах. Позиция абхазской стороны не была озвучена столь же недвусмысленно. Нечеткость по поводу того, к чему все-таки стремится Абхазия - к независимости или конфедеративным отношениям с Грузией, являлась следствием постоянного давления на Абхазию (включая угрозу применения силы) со стороны Запада и России в течение всего переговорного процесса. Большая часть резолюций Совета Безопасности ООН была открыто прогрузинской, что вообще отражает тенденциозность, присущую самому переговорному процессу, проходящему под эгидой ООН, членом которой является Грузия, но в которую не входит Абхазия. В декабре 1994 г. Россия ввела ограничения на российско-абхазской границе под предлогом военных действий в Чечне, а в январе 1996 г. по настоянию Грузии решением Совета Глав СНГ она объявила о введении экономических санкций против Абхазии. Давление на Абхазию еще более возросло с созданием "Группы друзей Грузии", в которую вошли США, Великобритания, Германия, Франция и Россия. Послы "друзей" активно подключились к переговорному процессу, особенно с 1997 г. В результате они теперь лучше информированы относительно Абхазии и ее требований, но это само по себе не внесло сколько-нибудь значимых изменений в суть переговоров.
Не рассчитывая на то, что Абхазия пойдет на желаемые компромиссы в обмен на экономическую помощь, президент Шеварднадзе с начала 1998 г. стал все чаще упоминать "боснийскую модель" урегулирования в отношении Абхазии. Он стал требовать изменения характера миротворческой операции, утверждая, что именно принуждение к миру может обеспечить условия для безопасного возвращения грузинских беженцев в Абхазию. Однако мир, основанный на таком принуждении, вряд ли может быть жизнеспособным.
Дилемма беженцев
Анализ роли ООН и ОБСЕ, а также характер резолюций Совета Безопасности ООН отражают заметно более жесткую позицию по вопросу беженцев в грузино-абхазском конфликте по сравнению с другими конфликтами на Кавказе. Например, Совет Безопасности в лучшем случае выражал серьезную озабоченность относительно демографических изменений в Нагорном Карабахе, в то же время требуя от Абхазии вернуть беженцев без каких-либо предварительных условий до того, как будут разрешены противоречия, собственно породившие данный конфликт. Совет Безопасности неоднократно подчеркивал неприемлемость увязывания процесса возвращения беженцев с политическим урегулированием, тогда как, к примеру, на армян в связи с Карабахской ситуацией подобного давления не оказывалось.
Для грузинского руководства возвращение беженцев является вопросом в первую очередь политическим. Многолетняя политика грузинизации привела к тому, что грузины стали представлять наиболее многочисленную этническую группу среди довоенного многонационального населения Абхазии. Учитывая то, что в ходе войны греческое и еврейское население было вывезено из оккупированных грузинами территорий Абхазии, а также тот факт, что в связи с послевоенной экономической ситуацией определенное количество русских, армян и абхазов эмигрировали в основном в Россию и Армению, массовое возвращение только грузинских беженцев создало бы демографическую ситуацию с явным перевесом в пользу Грузии. После недавнего поражения в войне Тбилиси вряд ли рассчитывает на то, что сможет самостоятельно решить "абхазскую проблему". Отсюда попытки использовать под прикрытием международных организаций грузинское население Абхазии в качестве инструмента для разрешения конфликта на выгодных для Грузии условиях. Данная стратегия лежит в основе вновь выдвигаемых требований о расширении Зоны безопасности за пределы Галского района и придании миротворческим силам полицейских функций. Многие в Абхазии считают, что подобные меры могут привести к тому, что миротворцы окажутся вовлеченными в открытый конфликт, а расширение Зоны безопасности будет на самом деле означать расширение зоны нестабильности, поскольку именно здесь грузинские "партизаны" проявляют наибольшую активность. К самим беженцам в Абхазии относятся с недоверием. Тех, кто воевал на стороне грузинских войск или поддерживал их иным способом, считают предателями. Таким образом, абхазское общество могло бы допустить возвращение только тех грузин, которые не воевали на стороне Грузии, и только после того, как Абхазия получит признание в качестве независимого государства. Учитывая историю грузино-абхазских взаимоотношений, лишь международное признание убедило бы абхазское общество в том, что возвращение беженцев не будет представлять угрозы для его собственной безопасности. Более того, абхазы считают, что должны быть предоставлены равные права на возвращение в Абхазию потомкам абхазских беженцев времен Кавказской войны XIX столетия, ныне проживающим главным образом в Турции. Между тем, ввиду российских санкций въезд иностранных граждан в Абхазию запрещен.
В то время как острый гуманитарный вопрос беженцев навис над переговорным процессом как дамоклов меч, те, кто выступают от их имени, продолжают играть свою негативную роль. Правительство Грузии официально не поддерживает "правительство автономной республики в изгнании", представленное этническими грузинами, бывшими членами правительства и парламента Абхазии, в данное время базирующимися главным образом в Тбилиси и Зугдиди и связанными с "партизанскими" группами, направляемыми в Абхазию. Однако официальный Тбилиси неизменно ссылается на это правительство как на альтернативу в том случае, если Абхазия не пойдет на необходимые для Грузии уступки. Абхазия отказывается вести переговоры с представителями "правительства в изгнании", так как это сужает предмет переговоров, перенося акцент с отношений между Грузией и Абхазией на взаимоотношения двух общин внутри Абхазии. В октябре 1998 г. руководители "правительства в изгнании" основали Партию освобождения Абхазии, принявшую резолюцию, согласно которой возвращение грузинских беженцев возможно лишь при условии установления юрисдикции Грузии на всей территории Абхазии. Провокационные заявления и угрозы мобилизовать беженцев для будущих походов на Абхазию никак не способствуют примирению, наоборот все больше настраивая абхазов против возвращения беженцев. Ясно, что для лидеров беженцев единственная возможность оказаться в Абхазии - это придти туда с победой. Абхазы не допустят их возвращения вместе с другими беженцами, поскольку считают их несущими ответственность за войну 1992-93 гг. и последующую террористическую деятельность против Абхазии. В такой ситуации абхазы вряд ли позволят "автономщикам" выступить и в качестве отдельной стороны в переговорах. Что же касается других беженцев, то по достижении политического соглашения именно с ними абхазскому обществу придется восстанавливать отношения, какими бы антагонистичными они ни были в настоящее время.
Возвращение беженцев в Галский район Абхазии, где население до войны было преимущественно мегрельским и в большинстве своем не принимало участия в боевых действиях на стороне Грузии в 1992-93 гг., воспринималось в Абхазии менее болезненно. К началу 1998 г. по подсчетам международных организаций в этот район вернулось более 60 тыс. человек. Вместе с тем, в этом же году в Галском районе от рук террористов погибло 13 гражданских лиц, 36 абхазских милиционеров и 8 миротворцев. В мае 1998 г. ситуация кардинально изменилась в связи с резкой активизацией террористической деятельности грузинских военизированных групп. Неудачная попытка захватить Галский район привела к столкновениям с абхазской милицией. В результате боевых действий около 30 тыс. жителей были вынуждены вновь покинуть свои дома. Потерпев еще одно поражение, Тбилисское руководство, до тех пор открещивавшееся от так называемых "партизан", фактически признало свою ответственность за происшедшее, поставив подпись под протоколом о прекращении огня и разъединении сил. Гагрский протокол от 26 мая 1998 г. обязывает Грузию "принять действенные меры по прекращению проникновения в Абхазию террористических и диверсионных групп, вооруженных банд и отдельных лиц". Однако в Грузии еще не было заведено ни одного уголовного дела в связи с террористической деятельностью. Напротив, Зураб Самушиа, командующий отрядом террористов "Белый Легион" свободно устраивает пресс-конференции в Тбилиси, в то время как террористы продолжают проникать в Галский район, а порою и за его пределы.
Действия Грузии часто остаются незамеченными международным сообществом. При этом повторяется знакомая схема, в которой действия абхазов подвергаются критике, в то время как на злоупотребления грузинской стороны, как правило, закрываются глаза. Так, не было реакции на военное вторжение Грузии в Абхазию в августе 1992 г., как и на массовые нарушения прав человека и убийства, совершенные грузинской стороной во время войны, в то время как Абхазию обвиняют в этнических чистках. В январе 1999 г. накануне сессии Совета Безопасности ООН Президент Абхазии призвал Тбилиси и международные организации поддержать одностороннее решение Абхазии начать возвращение беженцев в районы их компактного проживания, то есть в Галский район. Однако грузинское правительство, вопреки собственным предыдущим требованиям о безотлагательном возвращении грузинского населения в Абхазию, стало связывать безопасное возвращение беженцев с политическим урегулированием, понимая под последним установление своей юрисдикции на территории Абхазии. 29 января 1999 г. Совет Безопасности отреагировал на абхазскую инициативу, сославшись на Лиссабонскую резолюцию ОБСЕ, которая интерпретировала массовый исход грузинского населения во время освобождения Абхазии от грузинских вооруженных формирований в сентябре 1993 г. как этническую чистку.
Переговоры ведущие в никуда
Последние пять лет грузино-абхазские переговоры являлись отражением борьбы между Россией и Западом за сферы влияния по всему периметру евроазиатского коридора. Заявления обоих посредников о том, что конфликтующие стороны должны вести диалог напрямую, и что только сами стороны могут решать, какими будут их взаимоотношения, вряд ли можно назвать искренними, если принять во внимание данный геополитический контекст.
Тем не менее, переговоры продолжались. Возросла и частота прямых контактов между сторонами, в особенности на высшем уровне, а также между представителями гражданского общества. Однако, несмотря на то, что прямые контакты, в том числе между двумя президентами и их посланниками, продвинули диалог в известных пределах, к значимому прогрессу они не привели. Имеют место также встречи, которые вызваны необходимостью решать практические вопросы, связанные с проживанием в конфликтной зоне. К ним относятся такие проблемы, как приграничная торговля, безопасность, обмен заложниками и т.д.. Подобные контакты происходят главным образом в Галском районе между населением Гала и жителями соседних деревень, а также между главами сельских и городских администраций по обе стороны реки Ингур.
Более упорядоченные встречи, часто с участием НПО, видящих в налаживании диалога альтернативу войне, проходили в рамках долгосрочных инициатив по укреплению доверия. ООН также пыталась вовлечь два общества в программы по укреплению доверия, в частности, организовав встречи в Афинах в октябре 1998 и Стамбуле в июне 1999 гг. Однако на эти мероприятия не был приглашен ни один представитель НПО, имеющий опыт подобных встреч в рамках гражданских мирных инициатив. Афинская и стамбульская встречи вряд ли продвинули стороны в процессе установлении доверия, они скорее явились предлогом для того, чтобы свести основных переговорщиков друг с другом в неформальной обстановке. Многие считают, что отсутствие прогресса в установлении мер доверия связано с отсутствием доверия к самой ООН в связи с ее предвзятым отношением в пользу Грузии - члена ООН. Укрепление доверия при посредничестве ООН может иметь больше шансов на успех, если оно будет осуществляться путем претворения в жизнь уже подписанных под эгидой ООН соглашений, нежели посредством организации подобных встреч.
То, что переговоры по вопросам политического статуса и возвращения беженцев зашли в тупик, заставило посредников искать возможные точки соприкосновения в других сферах. Создание в ноябре 1997 г. Координационного совета в рамках Женевского процесса, а также отправка в Абхазию в феврале 1998 г. Миссии ООН по оценке экономической ситуации лишь создали временную иллюзию прорыва в переговорах. Грузия выступила против того, чтобы были приняты меры по результатам данной миссии. Это создало очередной тупик. Стало ясно, что международное сообщество ставит экономическую и даже гуманитарную помощь Абхазии в непосредственную зависимость от прогресса в политическом урегулировании в рамках грузинского государства. Однако использование Грузией и западными посредниками проблемы экономического развития как стимула для интеграции Абхазии в грузинскую экономику является слишком большим компромиссом для Абхазии. Продолжение же Россией политики санкций лишь подчеркивает безальтернативность такого подхода.
Не рассчитывая на то, что Абхазия пойдет на желаемые компромиссы в обмен на экономическую помощь, президент Шеварднадзе с начала 1998 г. стал все чаще упоминать "боснийскую модель" урегулирования в отношении Абхазии. Он стал требовать изменения характера миротворческой операции, утверждая, что именно принуждение к миру может обеспечить условия для безопасного возвращения грузинских беженцев в Абхазию. Однако мир, основанный на таком принуждении, вряд ли может быть жизнеспособным.
Абхазское общесво проигнорировать не удасться
Совет Безопасности - не единственный источник давления на абхазское руководство. Если будут подписаны соглашения, ограничивающие фактическую независимость Абхазии, ее лидерам придется отвечать перед собственным народом. Президента Ардзинба уже публично упрекали за поездку в Тбилиси в августе 1997 г. Резкой критике подверглись и проекты соглашений о создании общего государства с Грузией. Тем не менее, в Абхазии общество в целом довольно пассивно наблюдает за переговорным процессом. Отчасти это объясняется тем, что люди заняты ежедневным добыванием куска хлеба. С другой стороны, большинство из них не верит в искренность намерений Президента объединиться с Грузией. Опыт, однако, показывает, что общество мгновенно мобилизуется при малейшем обострении ситуации, как это было, к примеру, в 1994 г., когда один из российских генералов, отвечавших за проведение миротворческой операции, попытался открыть абхазо-грузинскую границу для массового возвращения беженцев.
Абхазское общество консолидируется вокруг идеи о том, что абхазский народ как любой другой, в том числе и грузинский, имеет право на свободу и независимость. Абхазы не могут понять, почему стремление других народов к независимости столь оскорбительно для грузинского общества. Возможно, ответ на этот вопрос следует искать в эволюции грузинского массового сознания, которое десятилетиями находилось под влиянием идеологии, обосновывавшей статус грузин как гостеприимных "хозяев", давших приют "представителям других национальностей".
События последних десяти лет всколыхнули историческую память абхазов, в которой Грузия по крайнее мере в течение последнего столетия воспринимается как источник агрессии. Недавняя попытка решить "абхазский вопрос" раз и навсегда силовым путем подорвала всякое доверие к Грузии. В то время, как в грузинских средствах массовой информации часто звучит реваншистская риторика, призывы отдельных представителей грузинской интеллигенции отказаться от политики санкций не получают положительного отклика ни со стороны правительства, ни среди широкой общественности. Отсутствие примирительного тона со стороны Грузии, равно как и осознания вины за развязывание войны, заставляет многих в Абхазии считать, что Грузия, которой еще предстоит доказать свою приверженность демократии, является непривлекательным партнером для строительства общего с ней государства.
Трудно говорить о перспективах и жизнеспособности урегулирования, если оно подразумевает принуждение абхазов к принятию грузинского варианта совместного существования. История взаимоотношений Абхазии с Грузией свидетельствует о том, что только государственность, подкрепленная международными гарантиями, позволит обеспечить условия безопасности для сохранения не просто идентичности абхазского народа, но и его физического выживания. Пребывание в составе Грузии, как показала недавняя война, таких гарантий не дает. Грузии в свою очередь необходимо решить, что для нее важнее: территориальная целостность в традиционном смысле или стабильность и экономическое процветание.
Какую бы форму ни приняли взаимоотношения между Грузией и Абхазией, о подлинном мире и безопасности в регионе можно будет говорить лишь в том случае, если в основе этих взаимоотношений будет лежать принцип равноправия. Будет ли этот принцип реализован путем подписания договора о мире и добрососедстве двумя независимыми государствами, или в рамках грузино-абхазской конфедерации, или же через создание наднациональных, общекавказских структур, зависит от того, насколько интересы "реальной политики" будут ориентированы на достижение долгосрочных решений.